— Царствие ему небесное! — сказал Хвост и перекрестился, — Надо бы ему свечку на канун в церкви поставить.
— Поставим. Не проблема, если действующую церковь сумеем отыскать, — согласился я, — Слышь, Хвостяра. У тебя ключи от рыболовского дома есть?
— Знаю где искать. В бане спрятаны, — обнадёжил подручный.
Снова марш-бросок по весенним сугробам в обратную сторону. У меня из головы всё никак не выходил диалог с отцом. Видел же сам, как криминал пытается использовать дочь генсека для своих целей. Но не предполагал, что идёт такая масштабная игра и с далеко идущими последствиями. Клетчатого, оказывается, я должен знать. Причём эти знания почему-то окажутся для меня опасными.
— Ну что, домой двинем, хозяин? — кинул мне скупую лыбу Хвост, заводя своего зубастого воронка.
Я не торопился залезать в машину. Лёгкий ветерок ласково щекотал кожу, донося запахи чего-то влажного, с нотками неизъяснимой свежести, отчего хотелось вдохнуть воздух как можно глубже, чтобы даже захлебнуться им. А ещё было приятно от умиротворяющей тишины, наполненной невнятными шорохами, щелчками и скрипами. Казалось, что лес исполняет некую таинственную симфонию. Лишь шорох шин автомобилей по шоссе нарушал иногда эту торжественную тишину. Солнце клонилось к горизонту и красило окружающие предметы в закатные цвета, покрывая девственно белый снег загадочными синеватыми тенями.
— Серёг. А что если нам сегодня метнуться ещё и в Рыболово? Это ведь где-то здесь неподалёку находится, — предложил своему подручному.
— Метнёмся. Не вопрос, — покладисто согласился Хвост, — Меньше часа туда езды.
Зубастый трудяга-воронок загрузился двумя непоседливыми пассажирами и, весело урча, стал выбираться на полотно шоссе. Мягкий ход машины без толчков грозил опровергнуть одну из двух извечных бед России. Катили молча. Хвост деликатничал, предполагая мою задумчивость переживаниями от встречи с местом упокоения отца. А я думал об Инке. Казалось, целая вечность прошла с того сеанса лечения. Как странно. Я имею возможность обладать такими женщинами, что любой парень на моём месте обделался бы под себя стократно. Однако, душа тоскует именно по ней.
Что мешает нам теперь пожениться и зажить тихим мещанским счастьем? Папа её ко мне вроде бы неплохо относится. Если же станет взбрыкивать, то после ожидаемого падения с номенклатурных высот вряд ли ему захочется особо привередничать. Стоит опасаться в этом вопросе больше родительницу. Что-то мне, однако, подсказывает, что жена Шелепина далеко не мама у Инны. Квартирный вопрос нас не испортит. То же относится к бытовым проблемам. С такими невероятными деньжищами в заначке они уж точно нас не заедят. Любой каприз моего божества в сей же момент будет исполнен. Путешествовать станем. Путёвки в любой санаторий достану, на море, да хоть на круиз вокруг Европы. Работать моей милой не позволю. Пусть дома домохозяйствует и занимается чем-нибудь приятным для себя. Детишек наделаем — двух мальчиков и одну девочку. Уфф, даже обмурашкался весь от волнения.
Чем сам буду заниматься? Мда, сибаритствовать советская система не позволит. Вернее, позволит, но под маркой какой-нибудь номенклатурной должности. Звездить как-то не хочется, да и не желательно привлекать к себе внимание. С одной стороны будут совать свой вездесущий нос чиновники, с другой станет заботливо сажать на диету криминал. Пока Лизка-Лариска ко мне благоволит, окуклюсь в Комсомолии и созрею со временем в какого-нибудь партийного деятеля, или хозяйственника наподобие дядюшки. Вуз придётся какой-нибудь заканчивать, чтобы в армии два года садомазо не заниматься. В общем, найдётся мне, чем здесь заняться. Как в той песне Слуцкого поётся: «Время покажет, время расставит всё по своим местам…» Творчеством стану заниматься для себя, в качестве развлечения. Студию надо будет создать и творить.
Никуда не деться с вопросами охраны себя и близких мне людей от окружающей среды. Никто ведь в здравом уме не станет строить себе жильё вблизи мусорного полигона, или где-нибудь в криминогенном районе. Стоит ли строить своё будущее с любимой женщиной на этом босховском «корабле дураков», насквозь пропитанном лицемерием и фарисейством и плывущим навстречу своей неизбежной гибели? Ведь никак не закрыть глаза, даже если сам живёшь в относительно приличных условиях, на повсеместную грязь, неустроенность, плохие дороги, вонючие подъезды, грязные общественные сортиры, вечные очереди за самым необходимым и доставание дефицитов. Можно, конечно, прорваться в номенклатурные высоты с более высоким уровнем жизни в сравнении с простыми советскими обывателями и кайфовать, имея доступ к особым ништякам. Самые продвинутые номенклатурщики всегда пытались создать условия для работы за границей и себе, и своему потомству, чтобы иметь уже доступ напрямую к импортным ништякам и кайфовать ещё сильнее. Получается, что самым правильным решением для нас с Инкой будет свалить из этого советского мирка куда подальше. Гибнуть на советском Титанике, пусть даже в салоне первого класса, как-то не вдохновляет.
Можно ли спасти этот корабль? И нужно ли? Любой нормальный человек как гражданин просто обязан защищать свою страну как место, где живёт его семья, где находятся могилы предков, защищать свой образ жизни, свои традиции и мечты. Но, будет ли правильно спасать совковую номенклатуру с её бесконечными льготами и спецраспределителями, больных кремлёвских старцев, бестолковых и бесполезных, торчащих во власти долгими десятилетиями и попавших туда совершенно случайно, кодлу армейских военачальников, умирающих от пьянства и безделья, вертухаев и прочих палачей, только плодящих уголовную шушеру, и так называемых «инженеров человеческих душ», умеющих ретушировать недостатки советской системы и извращать здравый смысл.
Стоит ли спасать сам народ, тех чугуннолицых недоумков, будто бы сошедших с картин Василия Колотева и Василия Шульженко? Нельзя сказать, что все советские люди именно такие. Считается, что хороших советских людей должно быть больше, чем плохих советских. Увы, это утверждение ничем не подтверждается. Большинство будет ни плохих, ни хороших: средней серости, безучастных, равнодушных, в некотором смысле инфантильных. Причём их окажется статистически подавляющее большинство. Такая колотевско-шульженковская агрессивно-послушная биомасса и представляет собой основной народ. Или, как высказывался один мой приятель — «народец».
…И едим начальство глазом,
и вихляем гибким тазом…
И всё-таки я ценю свою страну за наличие прослойки активных, прекрасных и душевных людей. Именно они создают материальные и духовные ценности. Своим существованием они наполняют мир светом, чистотой и смыслом. Вот как раз их и надо спасать. Прекраснодушных ребят-подпольщиков срочно нужно вытаскивать из психушек. Правдолюбца Саблина стоит слегка перенацелить, чтобы не подставлялся под расстрельную статью. Келдыша, прочих учёных и творцов надо приободрить, чтобы даже не думали самоубиваться под действием чиновничьего пресса. В общем, придётся создавать аналог ноева ковчега для «чистых» и тем самым спасти ту духовную составляющую, о которой так ностальгируют в бывшем моём времени спасшиеся с утонувшего корабля дураков.
Некоторые писатели в своих творениях по теме о попаданцах пытаются спасти советскую систему, отстреливая руками своих героев неправильных дядей в Политбюро, либо в среде злобствующих либералов, либо вообще кого-то там за кордоном. Вот так всё у них просто получается: застрелили Горбачёва и… «корабль плывёт». И все вокруг поют, пляшут и дарят друг другу цветы. Забывают эти спасатели, что системы развиваются по своим собственным законам, кои нужно изучать и уметь использовать. Не будет Горбачёва, система разродилась бы каким-нибудь Горбуновым, или Горбенко, или даже Горбманом и так далее. А ещё смешнее, когда попаданцы принимаются заваливать письмами мавзолейных манекенов, либо набиваться к ним в советчики. И те вроде как начинают прозревать и проникаться. Да для этих властных мумий любой индивид, обладающий каким-либо могуществом, становится опасным конкурентом, которого на всякий случай требуется посадить под надёжный запор, а то и вовсе уничтожить…